В тот же вечер я говорил с другом о последнем фильме Аки Каурисмяки. Я восхищен симпатией и уважением режиссера к своим персонажам. Он не держит своих актеров на привязи, не эксплуатирует их ради концепции, а просто показывает их в таком свете, который позволяет нам понять их достоинство и их тайны. Искусство Каурисмяки сообщает его фильмам теплоту. Я рассказывал об этом моему коллеге, и вдруг понял, что именно это мне хотелось бы записать на диктофон сегодня утром. Строить дома, как Каурисмяки снимает фильмы, – вот что я хотел бы делать.

2. Отель, в котором я остановился, был реконструирован звездным французским архитектором, работ которого я не знал, потому что не интересуюсь трендовым дизайном. Но с того момента, как я вошел в отель, атмосфера, созданная этим архитектором, начала на меня действовать. Искусственный свет освещал холл, как сцену. Много приглушенного света. Яркие акценты на стойке приемной, различные виды натурального камня в стеновых нишах. Люди, поднимаясь по изящной лестнице в круглую галерею,  оказывались перед сияющей золотой стеной. Наверху можно было присесть на одну из круглых тумб, выпить и закусить, разглядывая холл. Только здесь есть хорошие сиденья. Кристофер Элекзэндер (ChristopherAlexander), говорящий в «Языке образцов» («Pattern language») о пространственных ситуациях, в которых люди чувствуют себя инстинктивно хорошо, был бы доволен. Я, наблюдатель, сидел на тумбе, разглядывая холл, чувствуя себя частью дизайнерского замысла со сценой. Мне нравилось смотреть на движение внизу, люди входили и выходили, вселялись и уезжали. Я почувствовал, что понял, почему архитектор так успешен.

3. Х. рассказала, что она осмотрела маленький дом Фрэнка Ллойда Райта, который произвел на нее величайшее впечатление. Комнаты были такие маленькие и укромные, потолки такие низкие. Там была крошечная библиотека со специальным освещением и много декоративных архитектурных элементов, и дом в целом производил строго «горизонтальное» впечатление, чего она никогда не встречала прежде. Пожилая дама еще жила там. «Мне не надо ехать и смотреть дом, - подумал я. – Я узнал лишь то, что она хотела сказать, и я постиг ощущение от дома, которое она описала».

4. Членам жюри показывали здания архитекторов, боровшихся за архитектурную премию. Я изучал документацию по маленькому красному дому в сельской местности. Амбар, переделанный в жилье, которое затем было расширено архитектором и обитателями. Я подумал, что пристройка удалась. Хотя было видно, что именно пристроено к дому ниже двускатной крыши, изменение было хорошо смоделировано и интегрировано. Окна были размещены с чувством. Старое и новое были сбалансированы и гармоничны. Казалось, новые части дома говорят не: «Я – новое», но «Я – часть нового целого». Ничего зрелищного или инновационного, ничего поражающего. Основанный на давно ушедшем принципе проектирования, этот старомодный подход настраивал на искусное мастерство, тонкую работу. Мы решили, что не можем наградить эту реконструкцию премией, поскольку ее архитектурное сообщение слишком скромное. И все же я радуюсь, вспоминая этот маленький красный дом.

5. В книге о деревянных конструкциях мое внимание привлекли фотографии огромного количества тесно связанных древесных стволов, сплавляемых по широкой водной глади. Мне также понравилась картинка на обложке: коллаж из брусков, напластования которых друг на друга были видны, как слои на разрезе. Многочисленные фото деревянных зданий, хотя и похвальные в плане архитектуры, были менее привлекательны. Я давно не строил деревянных домов.

Молодой сотрудник спросил меня, как бы я стал строить деревянный дом после того, как работал в течение ряда лет с камнем и бетоном, сталью и стеклом. Внезапно я представил образ — это был куб из массивного бруса размером с дом, его плотный объем, сделанный из древесной биологической субстанции, был горизонтально слоист и с пустотами. Такой дом мог бы менять свою форму, расширяться и сжиматься, расти вширь и ввысь, - явление, которое должно было бы стать неотъемлемой частью проектирования. Молодой сотрудник рассказал мне, что на испанском (родном языке его матери) слова «дерево», «мать» и «материал» звучат почти одинаково: madera, madre, materia. Мы начали обсуждать чувственные свойства и культурное значение простых материалов - дерева и камня, и как мы могли бы выразить их в зданиях.

П.Цумтор. Павильон Швейцарии на "Экспо 2000".

6. Район Central Park South. Нью-Йорк, зал на втором этаже. Был вечер. Передо мной лежал обрамленный светящимся каменным городом огромный лесной прямоугольник парка. «Великие города основаны на великих, ясных, хорошо упорядоченных концепциях», - подумал я. Прямоугольный рисунок улиц, диагональ Бродвея, береговая линия полуострова. Здания, плотно упакованные в сетку правильных углов, маячащие в небе, индивидуалистичные в любви к самим себе, анонимные, дерзкие, смиренные тесным жакетом уличной сетки.

7. Бывший таунхауз выглядел слегка потерянным среди буйства парковой зелени. Это было единственное в этой части города здание, пережившее разрушения во время Второй мировой войны. Прежде принадлежавший посольству, ныне он был расширен на треть от своей исходной величины в соответствии с планами компетентного архитектора. Тяжелая и «самоуверенная», пристройка стояла вплотную к старому зданию: с одной стороны, каменное основание, штукатурный фасад и балюстрады, с другой – компактная современная часть из открытого бетона, строгий, дисциплинированный объем, который обращался к главному старому зданию, в то же время, сохраняя ясно различимую диалогическую дистанцию в своей архитектуре. Я обнаружил, что думаю о старом замке в своей деревне. Много раз в течение веков его перестраивали и расширяли, выращивая постепенно из кластера отдельно стоящих зданий в закрытый комплекс с внутренним двором. Новое архитектурное целое возникало на каждой стадии его существования. Исторические несовместимости не запечатлелись в архитектуре. Старое было приспособлено к новому, а новое - к старому в интересах окончательного, интегрированного образа, который получился на последнем этапе эволюции. Только когда анализируешь субстанцию стен, определяешь их возраст по штукатурке и экзаменуешь швы, эти старые здания обнаруживают свое сложное происхождение.

8. Я вошел в выставочный павильон. Со мной боролись наклонные стены, перекошенные плоскости, поверхности, расплывчато и игриво связанные друг с другом, половые доски и тросы, висящие, склоняющиеся, плывущие или тянущиеся, натянутые или выступающие. В этой композиции отвергали прямой угол и искали неформального равновесия. Архитектура производила динамическое впечатление, символизируя движение. Ее жесты наполняли пространство, желая быть видимыми, сделать акцент. Едва ли здесь нашлась бы комната для меня. Я проследовал тропой ветра, намеченной архитектурой.

В следующем павильоне я встретился с пространственной элегантностью размашистых линий и форм бразильского мастера Нимейера. Мое внимание привлекли большие комнаты и пустые огромные пространства в фотографиях его работ.

9. А. рассказывала мне, что видела много татуированных женщин на пляже маленького приморского курорта в Чинкве Терра, посещаемого в выходные преимущественно итальянцами. Женщины подчеркивали индивидуальность своих тел, используя их, чтобы заявить о своей индивидуальности. Тело как убежище в мире, который, кажется, появился, чтобы быть смытым потоками искусственных знаков, и в котором философы размышляют о виртуальной реальности.

Человеческое тело как объект современного искусства. Наблюдения и разоблачения, которые прячут знание, тело как фетиш для самоутверждения, которое может состояться только будучи отраженным в зеркале или видимым глазами других. Этой осенью я посетил выставку современной архитектуры Франции. Я видел блестящие объекты, сделанные из стекла, нежные граненые формы. Упругие элегантные линии охватывали геометрические объемы этих объектов в особых точках. Их линии напомнили мне о роденовских зарисовках обнаженных и наделили объекты качеством скульптуры. Архитектурные модели. Модели. Красивые тела, праздник блестящей поверхности, кожа, герметичная и безупречная, обнимающая тела.

10. Стеклянная перегородка, разделяющая поперек коридор старого отеля. Крыло двери внизу, четко фиксированная стеклянная панель наверху, никаких рам, панели скреплены и держатся на двух угловых металлических петлях. Обычная работа, ничего особенного. Конечно, это проектировал не архитектор. Но мне нравилась эта дверь.  То ли из-за пропорций двух стеклянных панелей, формы и расположения креплений, блеска стекла в приглушенном колорите темного коридора, то ли из-за того, что верхняя стеклянная панель, возвышавшаяся над средней высоты дверью внизу, увеличивала высоту коридора? Я не знал.  

11. Фотографы показывали мне сложные здания. Различные поверхности, плоскости и объемы, казалось, перекрывают друг друга, наклоняются и вздымаются, проникают друг в друга. Здание, неопределенный вид которого не давал мне понять его функцию, производило странное, избыточное и мучительное впечатление. Почему-то казалось, что оно существует в двух измерениях. В какой-то момент я подумал, что я смотрю на фото ярко раскрашенной картонной модели. Позже, узнав имя архитектора, я был шокирован. Совершил ли я ошибку, дал ли поспешную, некомпетентную оценку? Имя архитектора имело международный уровень, его изящные архитектурные рисунки были хорошо известны, его размышления о современной архитектуре, затрагивавшие философские темы, широко публиковались.

12. Таунхауз на Манхэттене, в хорошем месте, только что законченный. Новый фасад выбивался своим видом из ряда домов, стоящих по линии улицы. На фотографиях экран из натурального камня, окруженный стеклом, выглядел театральным задником. В реальности фасад был больше интегрирован в окружение. Мой критический инстинкт оказался ненужным, когда я вошел в дом. Его качество структурировало мое внимание. Архитектор заполучил нас, взял в вестибюль и показывал комнату за комнатой. Комнаты были просторны, их порядок – логичен. Нам не терпелось увидеть следующую  комнату, и мы не разочаровались. Качество дневного света, проникавшего сквозь стеклянный фасад и световой фонарь над лестницей, радовало. На всех этажах, даже в середине дома, ощущалось присутствие укромного внутреннего дворика, вокруг которого группировались главные комнаты. Архитектор с уважением, по-дружески отзывался о заказчиках, недавно поселившихся в городе, которые поняли его замысел, его старание угодить, которые раскритиковали некоторые непрактичные моменты и он их потом исправил. Он открыл дверцы шкафа, опустил защитные жалюзи, и гостиную залил густой свет, показал нам раздвижные перегородки, продемонстрировал огромные двустворчатые двери, которые бесшумно двигались на двух штифтах, закрываясь аккуратно и точно. И все время он прикасался к различным поверхностям, проводил рукой по перилам, трогал деревянные стыки, края стеклянных панелей.

13. В городе, который я посетил, был исключительно привлекательный район. Здания XIX века и рубежа XIX-XX веков, солидные дома, расположенные вдоль улиц и площадей, построенные из камня и кирпича. Ничего особенного. Типичный город. Нижние этажи с общественными функциями смотрели на дорогу. Жилье и офисы, расположенные выше, скрывались за защищающими фасадами, пряча частную жизнь за престижными поверхностями, анонимными поверхностями, ясно отделенные от публичной сферы, которая начиналась едва ли не на расстоянии тридцати сантиметров от фасада.

Мне сказали, что в этом районе живут и работают многие архитекторы. Я вспомнил об этом через несколько дней, когда мне показали новый район по соседству, спроектированный известными архитекторами, и я поймал себя на мысли о безусловном существовании закулисья и авансцены в урбанистических структурах: точно артикулированные публичные пространства, строгие фасады - и объемы за ними, спрятанные в теле города.

14. Мы провели годы, разрабатывая концепцию, форму и рабочие чертежи для наших каменных терм. Потом началось строительство. Я стоял перед одним из первых блоков, который каменщики выкладывали из гнейса, добытого в соседнем карьере. Я был удивлен и раздражен. Хотя все сочеталось с нашими планами, я не ожидал этой тяжести и мягкости, этой гладкости еще шероховатого свойства, этого радостного серо-зеленого присутствия, излучаемого квадрами камня. На мгновение я почувствовал, что наш проект ускользает от нас и становится независимым, потому что он перерос в вечность материала, который подчиняется своим собственным законам.

П.Цумтор. Термы в Вальсе.

15. Я посетил выставку работ Мерит Оппенхайм в музее Гуггенхайма. Техника, которой она пользуется, резко меняется. Нет преемственности, постоянного стиля. Тем не менее, я удостоверился в том, что ее способ мышления, ее взгляд на мир и вторжение в него посредством произведений адекватны и состоятельны. Поэтому бессмысленно спрашивать, что же стилистически связывает ее известную меховую чашку и змею из кусочков угля. Разве Мерит Оппенхайм не сказала однажды, что каждая идея нуждается в своей собственной форме, чтобы быть эффективной? 

Peter Zumthor, Thinking Architecture, Second, expanded edition,published by Birkhauser, Basel — Boston — Berlin, 2006.//The Body of Architecture — P. 53—65.

Май 2009